7228
3
Проходя на улице мимо бездомных, какие чувства мы испытываем? Обычно жалость или отвращение, реже возникает желание помочь. А как часто мы задумываемся о том, какая история стоит за этим мужчиной, в грязной одежде или той худой женщиной, пошатывающейся толи от алкоголя, толи от голода?
Гена один из них. Когда ему было 10, его мама пошла за хлебом и не вернулась. Квартиру отец пропил, и Гена остался на улице.
Гена один из них. Когда ему было 10, его мама пошла за хлебом и не вернулась. Квартиру отец пропил, и Гена остался на улице.
Я был отличником
Я родился еще в Ленинграде, вырос в Петербурге. Жили мы в центре города. Бабушка — заслуженный работник метрополитена, мама шеф-поваром работала, папа был инженером. Все как у всех: детский сад, школа, первый звонок, первый класс. Я был отличником, и мне все нравилось.
Однажды вечером моя мама ушла в магазин за хлебом. Когда она уходила, я закрывал за ней дверь. Больше ее никто не видел. Мне было 10 лет. И до сих пор про нее никто ничего не знает. Попытки разыскать, заявления в полицию и все такое никаких результатов не дали. Вот так все и началось.
Отец на этой почве начал съезжать потихонечку с катушек. До этого я ни разу не видел его пьяным, они с мамой любили друг друга. А тут он начал серьезно пить.
Это был 2000 год. Наш дом на Восстания, 1 расселяли (сейчас в нашей бывшей квартире копицентр). И с очень хорошей доплатой нам с бабушкой дали две разных квартиры в Купчине. Я жил с отцом. Он эту доплату стал пропивать, работать ему не надо было.
Я пытался спасать отца, выбрасывал бутылки с водкой в окно, угрожал ему, даже дрался. Пытался его остановить, но безуспешно. К тому времени я уже и сам выпивал. Я это делал, может быть, от отчаяния. Я беспризорничал, попрошайничал, нюхал клей по подъездам. Это была такая форма протеста: я все время хотел, чтобы меня спасли. Я все время надеялся, что отец за мной приедет. Что он будет любящий, счастливый и трезвый и спасет меня из этого ада.
Однажды вечером моя мама ушла в магазин за хлебом. Когда она уходила, я закрывал за ней дверь. Больше ее никто не видел. Мне было 10 лет. И до сих пор про нее никто ничего не знает. Попытки разыскать, заявления в полицию и все такое никаких результатов не дали. Вот так все и началось.
Отец на этой почве начал съезжать потихонечку с катушек. До этого я ни разу не видел его пьяным, они с мамой любили друг друга. А тут он начал серьезно пить.
Это был 2000 год. Наш дом на Восстания, 1 расселяли (сейчас в нашей бывшей квартире копицентр). И с очень хорошей доплатой нам с бабушкой дали две разных квартиры в Купчине. Я жил с отцом. Он эту доплату стал пропивать, работать ему не надо было.
Я пытался спасать отца, выбрасывал бутылки с водкой в окно, угрожал ему, даже дрался. Пытался его остановить, но безуспешно. К тому времени я уже и сам выпивал. Я это делал, может быть, от отчаяния. Я беспризорничал, попрошайничал, нюхал клей по подъездам. Это была такая форма протеста: я все время хотел, чтобы меня спасли. Я все время надеялся, что отец за мной приедет. Что он будет любящий, счастливый и трезвый и спасет меня из этого ада.
Предприимчивая тетя Оля
Годам к пятнадцати все стало совсем плохо. Отца к тому моменту уже обманули с жильем. Он хотел разменять нашу квартиру на другую. Подписал бумаги по пьяни, и все. Мы переехали к бабушке в однокомнатную квартиру. Там они уже запили вдвоем. Я промышлял криминалом всяческим, воровал, года четыре отсидел за это.
Бабушка 40 лет проработала в метро, заслуженный работник метрополитена. В 76 лет ушла на пенсию, а через два года, в 2007-м, умерла. Потому что столько пить в таком возрасте невозможно.
Отец тогда еще пуще запил. Появилась ни с того ни с сего его сестра, предприимчивая тетя Оля. Она предложила папе переехать в Ленинградскую область, переписав предварительно бабушкино наследство на нее. Он так и сделал. Ему сняли комнату и вывезли его туда, я с ним не поехал.
В 2011 году я приехал в этот поселок, Новолисино, где жил отец. Я там бывал до этого пару раз. И сосед вышел и просто сказал: «Слушай, знаешь, что? Если ты сейчас тут останешься, то вам обоим не жить. А если ты сейчас отсюда уедешь и больше никогда не приедешь, то, возможно, он выживет». Я не знаю почему, но мне тогда стало очень страшно. Я сбежал оттуда и все пять лет об этом не думал. Я только недавно вспомнил это затертое, затоптанное воспоминание, что он там остался. Я все это время считал, что его просто нет.
Только позавчера я там был. Я проснулся утром с мыслью, что я должен туда поехать. Людей, которых я там знал, уже нет, у них просто заколочены окна. В той квартире, в которой отец жил, уже новая дверь, сделан ремонт, под окном стоит очень хорошая машина. Из соседей двери никто не открывает. Отдел полиции переехал в неизвестном направлении. В администрации развели руками и сказали: «Слушай, ну знаешь, как у нас тут люди умирают? Они умирают, и мы последними об этом узнаем».
Бабушка 40 лет проработала в метро, заслуженный работник метрополитена. В 76 лет ушла на пенсию, а через два года, в 2007-м, умерла. Потому что столько пить в таком возрасте невозможно.
Отец тогда еще пуще запил. Появилась ни с того ни с сего его сестра, предприимчивая тетя Оля. Она предложила папе переехать в Ленинградскую область, переписав предварительно бабушкино наследство на нее. Он так и сделал. Ему сняли комнату и вывезли его туда, я с ним не поехал.
В 2011 году я приехал в этот поселок, Новолисино, где жил отец. Я там бывал до этого пару раз. И сосед вышел и просто сказал: «Слушай, знаешь, что? Если ты сейчас тут останешься, то вам обоим не жить. А если ты сейчас отсюда уедешь и больше никогда не приедешь, то, возможно, он выживет». Я не знаю почему, но мне тогда стало очень страшно. Я сбежал оттуда и все пять лет об этом не думал. Я только недавно вспомнил это затертое, затоптанное воспоминание, что он там остался. Я все это время считал, что его просто нет.
Только позавчера я там был. Я проснулся утром с мыслью, что я должен туда поехать. Людей, которых я там знал, уже нет, у них просто заколочены окна. В той квартире, в которой отец жил, уже новая дверь, сделан ремонт, под окном стоит очень хорошая машина. Из соседей двери никто не открывает. Отдел полиции переехал в неизвестном направлении. В администрации развели руками и сказали: «Слушай, ну знаешь, как у нас тут люди умирают? Они умирают, и мы последними об этом узнаем».
Никогда не было прописки и паспорта
В 2011 году я пришел в «Ночлежку». Социальный работник Валентина Марьяновна, когда мою фамилию услышала, так странно на меня посмотрела. Я ей рассказываю что-то, а она мне говорит: «Слушай, твоя мама тебя в «Ночлежку» на учет поставила еще в 1992-м». Оказалось, что, когда я родился, у мамы с бабушкой были какие-то контры, бабушка с отцом были прописаны на Восстания, а меня и маму там прописывать бабушка отказалась. Но прописать ребенка где-то нужно. И мама тогда принесла меня в «Ночлежку» — на Синопскую еще. И сама там встала на учет.
У меня никогда в жизни не было прописки. Я никогда не получал паспорта. Я уже второй год не могу его получить. Я восстановил личность, подтвердил, подал документы на гражданство. Прождал полгода. Мне сказали, что гражданство мое подтверждено, отправлено на подпись. И оно пришло с отказом и пояснением, что нужны еще какие-то справки.
Я три года был в реабилитационных центрах. И сам там стал руководителем. Я денег вообще не зарабатывал. Я помогать как-то старался людям, и мне это самому помогало жить. Ощущение полезности.
Я больной человек. Но я уже второй год не пью, не употребляю и курить даже бросил.
У меня никогда в жизни не было прописки. Я никогда не получал паспорта. Я уже второй год не могу его получить. Я восстановил личность, подтвердил, подал документы на гражданство. Прождал полгода. Мне сказали, что гражданство мое подтверждено, отправлено на подпись. И оно пришло с отказом и пояснением, что нужны еще какие-то справки.
Я три года был в реабилитационных центрах. И сам там стал руководителем. Я денег вообще не зарабатывал. Я помогать как-то старался людям, и мне это самому помогало жить. Ощущение полезности.
Я больной человек. Но я уже второй год не пью, не употребляю и курить даже бросил.
В 25 не было желания жить
К 25 годам я подошел совсем убитый. У меня не было желания ни жить, ни делать ничего. Я пил, я употреблял наркотики. Я перепробовал все, что есть вообще. Поймал себя на том, что не хочу жить. Три раза пытался покончить с собой, и все три раза у меня не получалось. По непонятным каким-то причинам. Я даже не понимаю до сих пор до конца, как так произошло, что я еще жив.
На Ваське есть городская наркологическая больница. Сначала я, честно, просто хотел отдохнуть. От этого ада на улице. Меня уже ни алкоголь, ни наркотики не спасали. И я пошел туда. За год прошел 12-шаговую программу. Что изменилось? Я больше не боюсь самого себя, не боюсь быть таким, какой есть, больше не боюсь мира этого. Я повзрослел. Я чувствую себя на свои 26. Желание жить вернулось.
Я иду сейчас и вспоминаю, как я грабил этот рынок. Вот мы там проходили магазинчик один — я украл там футболку. За мной выбежал охранник и поймал меня. Я как будто вижу себя больше десяти лет назад. Это было выживание: дикое, суровое, в каменных джунглях. Когда я хотел есть — я шел и грабил рынок. Потому что я не знал, что можно было поехать домой и поесть там. Меня там ничего не ждало. Пока я был ребенком, мне все сходило с рук. К сожалению, я поверил, что так всегда будет.
В тюрьме делать нечего. Скучно, страшно, могут побить, могут унизить, что угодно могут сделать. Я освобождался, а через месяц опять уезжал.
На Ваське есть городская наркологическая больница. Сначала я, честно, просто хотел отдохнуть. От этого ада на улице. Меня уже ни алкоголь, ни наркотики не спасали. И я пошел туда. За год прошел 12-шаговую программу. Что изменилось? Я больше не боюсь самого себя, не боюсь быть таким, какой есть, больше не боюсь мира этого. Я повзрослел. Я чувствую себя на свои 26. Желание жить вернулось.
Я иду сейчас и вспоминаю, как я грабил этот рынок. Вот мы там проходили магазинчик один — я украл там футболку. За мной выбежал охранник и поймал меня. Я как будто вижу себя больше десяти лет назад. Это было выживание: дикое, суровое, в каменных джунглях. Когда я хотел есть — я шел и грабил рынок. Потому что я не знал, что можно было поехать домой и поесть там. Меня там ничего не ждало. Пока я был ребенком, мне все сходило с рук. К сожалению, я поверил, что так всегда будет.
В тюрьме делать нечего. Скучно, страшно, могут побить, могут унизить, что угодно могут сделать. Я освобождался, а через месяц опять уезжал.
Глубочайшее состояние отчаяния
Сейчас я живу в «Ночлежке», в «Доме на полдороге». Годичная реабилитация моя подошла к концу.
Все упирается теперь в этот паспорт. У меня есть истории, которые не лечатся 12-шаговой программой. Мне нужна психотерапия, но, чтобы на нее ходить, нужны деньги. Чтобы получать деньги, нужно на работу устроиться. Сейчас я подрабатываю неофициально: помощником инженерного сантехника, монтажником оборудования на крыше. На «Ночлежке», кстати, ограждение я ставил.
У меня есть диагноз такой — «глубочайшее состояние отчаяния». Я тут недавно ехал с напарником на работу на машине, и он разговаривал со своим дедом по телефону. И тут я понял, что я ему завидую, тому, что у него есть дед. Я ему говорю: «Слушай, Андрюха, тебе так повезло, у тебя есть дед». А у меня нету. И все. И я впадаю в отчаяние.
Иногда трудно посочувствовать алкоголикам. Кажется, что «сами виноваты», «надо было бросать пить». Но люди вроде Гены и хотели бы, но действительно не могут это сделать без посторонней помощи. А еще им негде жить и нечего есть. В Петербурге 60 тысяч бездомных. Петербургская организация «Ночлежка» помогает им восстановить документы, получить медицинскую помощь, временную крышу над головой, социальные работники «ведут» бездомных и помогают им написать запросы на помощь, найти одежду, работу и дом.
Поддержать работу «Ночлежки» можно в источнике.
Все упирается теперь в этот паспорт. У меня есть истории, которые не лечатся 12-шаговой программой. Мне нужна психотерапия, но, чтобы на нее ходить, нужны деньги. Чтобы получать деньги, нужно на работу устроиться. Сейчас я подрабатываю неофициально: помощником инженерного сантехника, монтажником оборудования на крыше. На «Ночлежке», кстати, ограждение я ставил.
У меня есть диагноз такой — «глубочайшее состояние отчаяния». Я тут недавно ехал с напарником на работу на машине, и он разговаривал со своим дедом по телефону. И тут я понял, что я ему завидую, тому, что у него есть дед. Я ему говорю: «Слушай, Андрюха, тебе так повезло, у тебя есть дед». А у меня нету. И все. И я впадаю в отчаяние.
Иногда трудно посочувствовать алкоголикам. Кажется, что «сами виноваты», «надо было бросать пить». Но люди вроде Гены и хотели бы, но действительно не могут это сделать без посторонней помощи. А еще им негде жить и нечего есть. В Петербурге 60 тысяч бездомных. Петербургская организация «Ночлежка» помогает им восстановить документы, получить медицинскую помощь, временную крышу над головой, социальные работники «ведут» бездомных и помогают им написать запросы на помощь, найти одежду, работу и дом.
Поддержать работу «Ночлежки» можно в источнике.
Источник:
Ссылки по теме:
- 15 людей, которым необходимо положить в карман свой телефон
- Фотопроект "Принц и нищий": бездомные рядом со своими детскими мечтами
- Двухэтажные вагоны РЖД
- Поездка на двухэтажном поезде Москва - Санкт-Петербург
- Что есть "Реальность" и где находятся её границы?
Новости партнёров
реклама
самому хер что надо было - только песнь звонкую поёт