7278
6
Казалось бы, о зверствах фашистов на территории Советского Союза известно все. Однако обнаруженные историками и краеведами новые подробности злодеяний в концлагере «Красный» под Симферополем никого не могут оставить равнодушными. Из девяноста подобных «фабрик смерти», расположенных в Крыму, он считается самым кровавым. Сегодня на этом месте возводится мемориальный комплекс в память о 20 000 погибших.
Еще в 1986 году в совхозе «Красный» на территории бывшего концлагеря установили закладной камень, выбили надпись: здесь будет воздвигнут мемориал в память жертв немецкого нацизма. Но сначала помешала перестройка. Затем Украина отсоединилась от России, стала переписывать свою историю, и лишнее напоминание о фашистских зверствах почему-то посчитали нежелательным. В 2013 году крымчане, видя такое равнодушие и даже сопротивление властей, решили сами собрать средства на памятник. Открыли счет в «Приватбанке», потекли на него трудовые гривны. Но тут новая беда — грянул майдан, и собранные деньги (в пересчете на рубли — свыше полумиллиона) владелец банка Коломойский направил на нужды своих батальонов. И только с возвращением полуострова в Россию власти Крыма начали строить на месте концлагеря большой мемориальный комплекс с музеем.
Ностальгия по-немецки
Сейчас строительство идет полным ходом. Практически завершен храм, который будет встречать посетителей при входе на территорию. В глубине комплекса уже стоит небольшое здание музея, там ведутся отделочные работы. Обновлена стела, установленная еще в 1973 году на средства комсомольцев совхоза «Красный». К ней выложена дорожка из красного кирпича. У входа сгружены девять каменных конусов со звездами — их установят на колодцах, в которые фашисты сбрасывали трупы узников.
— К середине апреля сдадим первую очередь, — говорит прораб.
На самом деле территория, где будет установлен мемориал, — только часть концлагеря. Прораб указывает на бараки за забором — в войну в них размещались узники, а сейчас живут работники совхоза. Такое вот вечное напоминание: и захочешь — не забудешь.
Остались с тех времен и вполне капитальные белые дома, где жили немецкие начальники и надзиратели из 152-го татарского батальона СД.
— Немцев в лагере было всего четыре человека, — рассказывает житель одного из этих домов Алик Яцкин. — Начальник Шпекман, комендант Краузе и два гестаповца. Остальные — татары. Они жили в этих бараках с семьями. А немцы размещались в нашем доме, в угловой квартире.
Собеседник приглашает меня к себе. Три просторные комнаты, громадная кухня, газ, все удобства.
— В начале восьмидесятых сюда из Германии приезжал какой-то немец с переводчиком, — продолжает Яцкин. — Оказывается, он служил в этом концлагере, и сейчас, представляете, у него ностальгия. Со всеми здесь перефотографировался, рассказал, где жили узники, где надзиратели, где расстреливали, где закапывали — обстоятельно, с улыбкой…
Алик тяжело вздохнул и покачал головой.
— Эти дома, — продолжил он, — построены из глины и соломы. Однако, как видите, до сих пор в отличном состоянии. Мои родители обосновались здесь после войны. Им сказали, барак пустует, заселяйтесь в любую из квартир. Они и заселились. Без всякого ордера. А в 1951 году родился я. Всю жизнь здесь провел. А ордер оформили только в прошлом году.
Дом стоит метрах в десяти от колодца, куда сбрасывали трупы.
— Не жутко?
— Нет! — махнул рукой Алик. — Я ведь с детства их вижу. Возле этих колодцев мы играли пацанами. Теперь вот не знаем, оставят наши дома в связи со строительством мемориала или снесут…
Сейчас строительство идет полным ходом. Практически завершен храм, который будет встречать посетителей при входе на территорию. В глубине комплекса уже стоит небольшое здание музея, там ведутся отделочные работы. Обновлена стела, установленная еще в 1973 году на средства комсомольцев совхоза «Красный». К ней выложена дорожка из красного кирпича. У входа сгружены девять каменных конусов со звездами — их установят на колодцах, в которые фашисты сбрасывали трупы узников.
— К середине апреля сдадим первую очередь, — говорит прораб.
На самом деле территория, где будет установлен мемориал, — только часть концлагеря. Прораб указывает на бараки за забором — в войну в них размещались узники, а сейчас живут работники совхоза. Такое вот вечное напоминание: и захочешь — не забудешь.
Остались с тех времен и вполне капитальные белые дома, где жили немецкие начальники и надзиратели из 152-го татарского батальона СД.
— Немцев в лагере было всего четыре человека, — рассказывает житель одного из этих домов Алик Яцкин. — Начальник Шпекман, комендант Краузе и два гестаповца. Остальные — татары. Они жили в этих бараках с семьями. А немцы размещались в нашем доме, в угловой квартире.
Собеседник приглашает меня к себе. Три просторные комнаты, громадная кухня, газ, все удобства.
— В начале восьмидесятых сюда из Германии приезжал какой-то немец с переводчиком, — продолжает Яцкин. — Оказывается, он служил в этом концлагере, и сейчас, представляете, у него ностальгия. Со всеми здесь перефотографировался, рассказал, где жили узники, где надзиратели, где расстреливали, где закапывали — обстоятельно, с улыбкой…
Алик тяжело вздохнул и покачал головой.
— Эти дома, — продолжил он, — построены из глины и соломы. Однако, как видите, до сих пор в отличном состоянии. Мои родители обосновались здесь после войны. Им сказали, барак пустует, заселяйтесь в любую из квартир. Они и заселились. Без всякого ордера. А в 1951 году родился я. Всю жизнь здесь провел. А ордер оформили только в прошлом году.
Дом стоит метрах в десяти от колодца, куда сбрасывали трупы.
— Не жутко?
— Нет! — махнул рукой Алик. — Я ведь с детства их вижу. Возле этих колодцев мы играли пацанами. Теперь вот не знаем, оставят наши дома в связи со строительством мемориала или снесут…
×
Совхоз НКВД
Изначально поселение, находящееся в трех километрах от Симферополя, носило татарское название Сарчи-Кият (сейчас село Мирное). В начале 20‑х его стали именовать «Хозяйством № 1». Сюда завезли американское оборудование для выращивания кур. Построили птичники, коровники, дома для персонала. В 1925 году хозяйство стало «Красным». Совхоз принадлежал НКВД и был одним из самых процветающих в Советской России.
Когда летом 1942-го немцы подступали к Симферополю, весь скот вывели из стойла и погнали в порт Кавказ, чтобы переправить на Кубань. А птицу выпустили. Куры заполонили все улицы. Местные жители отлавливали их, забивали и засаливали в бочках.
Вскоре в «Красном» появилась группа немецких мотоциклистов. Она проехала все село и остановилась у санитарной зоны хозяйства. Бараки за колючей проволокой им понравились. Идеальное место для концлагеря. Птичники разделили на блоки, установили нары и стали загонять военнопленных — по 150 человек на блок.
Концлагерь в бывшем хозяйстве НКВД сразу приобрел недобрую славу. Лагерей и тюрем в Крыму было много, но если везли в «Красный», то все уже знали — смерть неминуема.
— Концлагерь был создан для уничтожения жителей Крыма, — рассказала мне позже директор местного музея истории Марина Кобус, которая участвовала в судебном процессе над палачами в 1972 году. — Это признано Верховным судом СССР.
В лагерь, по словам женщины, попадали не только военнослужащие, но и мирные жители. Их хватали во время облав, комендантского часа, на рынках, на улицах, возле дома, даже на огородах.
— Брали всех подряд, — говорит Марина Петровна. — Мужчин, женщин, детей. Причин не объясняли. Особенно при облавах выслуживались татары из добровольческих батальонов, их в Симферополе было два. Местное население их особенно боялось. В целом с приходом немцев в Крым мусульманский комитет создал на полуострове десять татарских батальонов, которые своей жестокостью превзошли фашистов.
Изначально поселение, находящееся в трех километрах от Симферополя, носило татарское название Сарчи-Кият (сейчас село Мирное). В начале 20‑х его стали именовать «Хозяйством № 1». Сюда завезли американское оборудование для выращивания кур. Построили птичники, коровники, дома для персонала. В 1925 году хозяйство стало «Красным». Совхоз принадлежал НКВД и был одним из самых процветающих в Советской России.
Когда летом 1942-го немцы подступали к Симферополю, весь скот вывели из стойла и погнали в порт Кавказ, чтобы переправить на Кубань. А птицу выпустили. Куры заполонили все улицы. Местные жители отлавливали их, забивали и засаливали в бочках.
Вскоре в «Красном» появилась группа немецких мотоциклистов. Она проехала все село и остановилась у санитарной зоны хозяйства. Бараки за колючей проволокой им понравились. Идеальное место для концлагеря. Птичники разделили на блоки, установили нары и стали загонять военнопленных — по 150 человек на блок.
Концлагерь в бывшем хозяйстве НКВД сразу приобрел недобрую славу. Лагерей и тюрем в Крыму было много, но если везли в «Красный», то все уже знали — смерть неминуема.
— Концлагерь был создан для уничтожения жителей Крыма, — рассказала мне позже директор местного музея истории Марина Кобус, которая участвовала в судебном процессе над палачами в 1972 году. — Это признано Верховным судом СССР.
В лагерь, по словам женщины, попадали не только военнослужащие, но и мирные жители. Их хватали во время облав, комендантского часа, на рынках, на улицах, возле дома, даже на огородах.
— Брали всех подряд, — говорит Марина Петровна. — Мужчин, женщин, детей. Причин не объясняли. Особенно при облавах выслуживались татары из добровольческих батальонов, их в Симферополе было два. Местное население их особенно боялось. В целом с приходом немцев в Крым мусульманский комитет создал на полуострове десять татарских батальонов, которые своей жестокостью превзошли фашистов.
Фабрика смерти
Сегодня никто не знает, сколько заключенных находилось в лагере постоянно. В птичниках и коровниках при очень плотном заселении могло поместиться около двух тысяч человек. Но в лагере ежедневно погибало до полусотни узников, и освободившиеся места тут же заполнялись.
Людей доводили до смерти разными способами.
— В бараках категорически запрещалось мыть полы и убирать нечистоты, — продолжает рассказывать Кобус. — Кормили баландой из картофельных очистков. Из-за антисанитарии люди заболевали дизентерией и умирали. Их тела сбрасывали в канаву, которая была вырыта за лагерем. Когда канава заполнялась, ее закапывали. Потом рыли новую…
Расстрелы производились ежедневно. Вечером на поверке комендант ходил между рядов и тыкал пальцем в того или иного узника. Без какой-либо особой причины — слишком дерзко посмотрел, или, наоборот, отвел взгляд, или проявил недостаточно усердия во время трехкратного приветствия. Отмеченных тут же уводили на расстрел. Массовые казни проводились в поселке Дубки, в трех километрах от концлагеря.
Оставшихся заставляли бегать вокруг бараков. Кто отставал или падал, тех либо били палками, либо также расстреливали.
— Заключенных каждый день выгоняли на работы в поле, — продолжает директор музея. — Им приказывали собирать камни и складывать на дорогу. Никакого смысла в этой работе не было. Цель одна — занять чем-нибудь людей. Надзиратели приказывали нагружать камнями телегу, впрягаться в нее и возить по селу с утра до ночи. А вот я вам дам почитать показания выживших узников лагеря на судебном процессе в 1972 году.
«От голода и катания телеги с камнями я обессилел, — рассказал суду бывший советский военнопленный Леонид Кондратьев, попавший в лагерь в двадцать лет (сейчас его уже нет в живых) . — Ночью выбрался из барака, чтобы сбежать, но меня поймали и привязали к «отбойному» столбу, который стоял посередине лагеря. Меня принялись лупить железными бляхами двое надзирателей — братья Абжалиловы. Лупили с двух сторон, без передыху, несколько часов. Выбили все зубы, переломали ребра, сломали ключицу. Когда я терял сознание, на меня выливали ведро воды и продолжали истязать. Вечером меня отвязали, протащили за веревки через весь лагерь, потому что я ходить уже не мог. Затем оттащили в барак и бросили на пол».
Возможно, несчастный так бы и умер, но утром в барак вошел комендант и вдруг приказал отвезти избитого в симферопольский лазарет. Что заставило его проявить жалость, Кондратьев так и не понял. Из лазарета парню помогли бежать подпольщики — вынесли его под видом умершего, а затем переправили к партизанам.
Там же, в лагере, людей морили в машинах-душегубках. Но в основном расстреливали. Трупы сжигали в открытом крематории. В музейном архиве есть свидетельское показание водителя по фамилии Легек, скопированное из судебного дела.
«Я не участвовал в убийствах и сожжениях людей, — клялся Легек. — Я только подвозил на машине трупы, бревна и смолу».
По его свидетельству, к 1944 году пленных уже не вывозили в Дубки. Им сразу пускали пулю в затылок, после чего складывали штабелями на рельсы. Тела перемежали с бревнами, обливали бензином и поджигали, а рядом кипела смола, которой заливали обугленные трупы. Этот «крематорий», находящийся в километре от концлагеря, работал круглосуточно.
Сегодня никто не знает, сколько заключенных находилось в лагере постоянно. В птичниках и коровниках при очень плотном заселении могло поместиться около двух тысяч человек. Но в лагере ежедневно погибало до полусотни узников, и освободившиеся места тут же заполнялись.
Людей доводили до смерти разными способами.
— В бараках категорически запрещалось мыть полы и убирать нечистоты, — продолжает рассказывать Кобус. — Кормили баландой из картофельных очистков. Из-за антисанитарии люди заболевали дизентерией и умирали. Их тела сбрасывали в канаву, которая была вырыта за лагерем. Когда канава заполнялась, ее закапывали. Потом рыли новую…
Расстрелы производились ежедневно. Вечером на поверке комендант ходил между рядов и тыкал пальцем в того или иного узника. Без какой-либо особой причины — слишком дерзко посмотрел, или, наоборот, отвел взгляд, или проявил недостаточно усердия во время трехкратного приветствия. Отмеченных тут же уводили на расстрел. Массовые казни проводились в поселке Дубки, в трех километрах от концлагеря.
Оставшихся заставляли бегать вокруг бараков. Кто отставал или падал, тех либо били палками, либо также расстреливали.
— Заключенных каждый день выгоняли на работы в поле, — продолжает директор музея. — Им приказывали собирать камни и складывать на дорогу. Никакого смысла в этой работе не было. Цель одна — занять чем-нибудь людей. Надзиратели приказывали нагружать камнями телегу, впрягаться в нее и возить по селу с утра до ночи. А вот я вам дам почитать показания выживших узников лагеря на судебном процессе в 1972 году.
«От голода и катания телеги с камнями я обессилел, — рассказал суду бывший советский военнопленный Леонид Кондратьев, попавший в лагерь в двадцать лет (сейчас его уже нет в живых) . — Ночью выбрался из барака, чтобы сбежать, но меня поймали и привязали к «отбойному» столбу, который стоял посередине лагеря. Меня принялись лупить железными бляхами двое надзирателей — братья Абжалиловы. Лупили с двух сторон, без передыху, несколько часов. Выбили все зубы, переломали ребра, сломали ключицу. Когда я терял сознание, на меня выливали ведро воды и продолжали истязать. Вечером меня отвязали, протащили за веревки через весь лагерь, потому что я ходить уже не мог. Затем оттащили в барак и бросили на пол».
Возможно, несчастный так бы и умер, но утром в барак вошел комендант и вдруг приказал отвезти избитого в симферопольский лазарет. Что заставило его проявить жалость, Кондратьев так и не понял. Из лазарета парню помогли бежать подпольщики — вынесли его под видом умершего, а затем переправили к партизанам.
Там же, в лагере, людей морили в машинах-душегубках. Но в основном расстреливали. Трупы сжигали в открытом крематории. В музейном архиве есть свидетельское показание водителя по фамилии Легек, скопированное из судебного дела.
«Я не участвовал в убийствах и сожжениях людей, — клялся Легек. — Я только подвозил на машине трупы, бревна и смолу».
По его свидетельству, к 1944 году пленных уже не вывозили в Дубки. Им сразу пускали пулю в затылок, после чего складывали штабелями на рельсы. Тела перемежали с бревнами, обливали бензином и поджигали, а рядом кипела смола, которой заливали обугленные трупы. Этот «крематорий», находящийся в километре от концлагеря, работал круглосуточно.
«Прощай, Павлик»
Когда весной 1944-го Советская армия подходила к Симферополю, начались массовые расстрелы заключенных. Их уже не выводили за пределы территории и не трудились сжигать трупы. Уничтожали в самом лагере, а тела сбрасывали в вырытые неподалеку от бараков колодцы — 4 метра в диаметре и 30 метров в глубину. По архивным данным, только с 6 по 10 апреля в концлагере расстреляли свыше 2 000 человек, а в ночь на 11 апреля — 500.
В Симферополе мне удалось разыскать свидетеля тех страшных дней. 86-летний Павел Гниденко — бывший узник концлагеря. В апреле 1944 года ему было 15. Вот что он рассказал:
— Мы жили в деревне Саблы. Обоим моим братьям — старшему и двоюродному — было по 17 лет. Они были связаны с партизанами — распространяли листовки. А моя двоюродная сестра работала в Симферополе, в комендатуре переводчиком, поскольку хорошо знала немецкий язык. В апреле 1944 года в нашем селе появились немецкие каратели. Они хватали всех, кто встречался на улице. Братья только вышли из дома — и сразу напоролись на немцев. Я тоже вышел, чтобы посмотреть, что творится, — и тут немец. Наставил на меня автомат и отвел в клуб. Там уже было много народу, в том числе и женщины с грудными детьми. Встретил и своих братьев. Кто-то из сельчан сумел сообщить моей сестре в комендатуру, и вскоре из Симферополя приехал офицер, который приказал всех отпустить. Мои братья, как только открыли двери, подались в лес, а я отправился домой. Но у самого дома снова наткнулся на немцев. Они отвели меня в концлагерь «Красный». В бараке увидел четыре ряда нар. Три верхних яруса были забиты под завязку. Меня кинули на нижний, но в тот же день и он заполнился до предела, поскольку людей привозили в лагерь потоком — женщин, детей, стариков, кого удалось поймать на улице.
На нарах можно было уместиться только лежа на боку. Если один хотел повернуться, приходилось поворачиваться всему ряду. Мы слышали несмолкаемые очереди и знали, что это расстреливают людей из соседних бараков. Видели в окошечко, как выводили людей, скручивали им руки сзади проволокой, и после этого до нас доносился короткий вскрик. Это означало, что человека живьем сбросили в колодец.
Однажды ночью мы проснулись от выстрелов и криков. Поглядели в окошко — горит соседний барак. Люди выскакивали из него, тут же попадали под автоматные очереди и замертво падали. После того как наших соседей спалили заживо, очередь дошла до нас. С утра заходили немцы и, выкрикивая фамилии, педантично выводили людей на улицу, начиная с верхнего яруса. Мы тихо шептали им: «Прощайте, товарищи!» Потом раздавались выстрелы…
Верхние нары опустели, дошла очередь до нижнего яруса. Когда выкрикнули мою фамилию, мне тихо прошептали вслед: «Прощай, Павлик!» Я приготовился к смерти. Немец повел меня за шлагбаум. «Значит, расстреляют за лагерем», — подумал я. Но он довел меня до дороги и сказал: «Иди». «Ну, — думаю, — сейчас шмальнет в спину». И вдруг на дороге я увидел повозку, а в ней отца: «Я за тобой, сынок». Оказалось, двоюродная сестра попросила за меня в комендатуре. Отцу дали бумагу с печатью о моем освобождении.
Моя сестра умерла недавно, в возрасте 90 лет. Думаю, что ей Бог дал такую длинную жизнь за то, что она спасала людей.
Когда весной 1944-го Советская армия подходила к Симферополю, начались массовые расстрелы заключенных. Их уже не выводили за пределы территории и не трудились сжигать трупы. Уничтожали в самом лагере, а тела сбрасывали в вырытые неподалеку от бараков колодцы — 4 метра в диаметре и 30 метров в глубину. По архивным данным, только с 6 по 10 апреля в концлагере расстреляли свыше 2 000 человек, а в ночь на 11 апреля — 500.
В Симферополе мне удалось разыскать свидетеля тех страшных дней. 86-летний Павел Гниденко — бывший узник концлагеря. В апреле 1944 года ему было 15. Вот что он рассказал:
— Мы жили в деревне Саблы. Обоим моим братьям — старшему и двоюродному — было по 17 лет. Они были связаны с партизанами — распространяли листовки. А моя двоюродная сестра работала в Симферополе, в комендатуре переводчиком, поскольку хорошо знала немецкий язык. В апреле 1944 года в нашем селе появились немецкие каратели. Они хватали всех, кто встречался на улице. Братья только вышли из дома — и сразу напоролись на немцев. Я тоже вышел, чтобы посмотреть, что творится, — и тут немец. Наставил на меня автомат и отвел в клуб. Там уже было много народу, в том числе и женщины с грудными детьми. Встретил и своих братьев. Кто-то из сельчан сумел сообщить моей сестре в комендатуру, и вскоре из Симферополя приехал офицер, который приказал всех отпустить. Мои братья, как только открыли двери, подались в лес, а я отправился домой. Но у самого дома снова наткнулся на немцев. Они отвели меня в концлагерь «Красный». В бараке увидел четыре ряда нар. Три верхних яруса были забиты под завязку. Меня кинули на нижний, но в тот же день и он заполнился до предела, поскольку людей привозили в лагерь потоком — женщин, детей, стариков, кого удалось поймать на улице.
На нарах можно было уместиться только лежа на боку. Если один хотел повернуться, приходилось поворачиваться всему ряду. Мы слышали несмолкаемые очереди и знали, что это расстреливают людей из соседних бараков. Видели в окошечко, как выводили людей, скручивали им руки сзади проволокой, и после этого до нас доносился короткий вскрик. Это означало, что человека живьем сбросили в колодец.
Однажды ночью мы проснулись от выстрелов и криков. Поглядели в окошко — горит соседний барак. Люди выскакивали из него, тут же попадали под автоматные очереди и замертво падали. После того как наших соседей спалили заживо, очередь дошла до нас. С утра заходили немцы и, выкрикивая фамилии, педантично выводили людей на улицу, начиная с верхнего яруса. Мы тихо шептали им: «Прощайте, товарищи!» Потом раздавались выстрелы…
Верхние нары опустели, дошла очередь до нижнего яруса. Когда выкрикнули мою фамилию, мне тихо прошептали вслед: «Прощай, Павлик!» Я приготовился к смерти. Немец повел меня за шлагбаум. «Значит, расстреляют за лагерем», — подумал я. Но он довел меня до дороги и сказал: «Иди». «Ну, — думаю, — сейчас шмальнет в спину». И вдруг на дороге я увидел повозку, а в ней отца: «Я за тобой, сынок». Оказалось, двоюродная сестра попросила за меня в комендатуре. Отцу дали бумагу с печатью о моем освобождении.
Моя сестра умерла недавно, в возрасте 90 лет. Думаю, что ей Бог дал такую длинную жизнь за то, что она спасала людей.
Чтобы помнили
Когда советские солдаты вошли в лагерь, ни одного из заключенных в живых не застали. Лишь 250 человек обслуживающего персонала — повара, шоферы, рабочие автомастерских. Татарский батальон ушел с немцами в сторону Севастополя. Но большинство до места, где их намеревались поставить под ружье, не дошли — разбежались. Позже разъехались по всему Советскому Союзу, но их вычисляли, отлавливали и отправляли на скамью подсудимых.
Кроме девяти колодцев, солдаты обнаружили в лагере еще двадцать ям с телами расстрелянных и две площадки для сжигания трупов. Ужасный смрад от разлагающихся человеческих тел разносился по округе на несколько километров. Погибших торжественно перезахоронили только в 1970-е…
А тем временем в Дубки устремились родственники погибших. Поля перед рощей были усыпаны расстрелянными. Точных данных о числе жертв нет до сих пор.
— Только из одного колодца в лагере было извлечено 250 останков, — рассказывает Кобус. — Среди них и дети в возрасте от восьми месяцев до 15 лет. Многие останки были без пулевых отверстий. То есть в колодец их сбросили живыми.
По некоторым оценкам, в период существования лагеря с марта 1942 года по апрель 1944 года в нем было уничтожено более 20 000 человек.
А что же сам совхоз «Красный»? Фашисты сожгли его дотла, а жителей угнали в Германию. Многие возвратились и начали заново отстраивать дома. Двенадцать лет после освобождения Симферополя совхоз зализывал раны. Но в 1955‑м директором назначили бывшего первого заместителя начальника Главного управления милиции Министерства государственной безопасности СССР Владимира Марчика. Он-то и поднял заново птицеводческое хозяйство. При нем в поселке начали строить пятиэтажные дома, административные здания. Незадолго до отставки сюда приезжал и Никита Хрущев. Можно сказать, это была его последняя рабочая поездка.
Процветание совхоза прекратилось после того, как Украина отделилась от России. К 1995 году хозяйство в третий раз объявили банкротом и оно прекратило существование. Будут ли сейчас возрождать бывший флагман птицеводства, неизвестно. Ходят разговоры, что земли совхоза отойдут Симферопольскому аэропорту, который намерен расширяться, приобретать международный статус.
Но это все в будущем — а сейчас власти республики выделили из бюджета 97 млн. рублей на строительство в «Красном» мемориального комплекса в память жертв фашизма. Планируется, что он откроется 9 Мая 2015 года — к 70-летию Великой Победы. Чтобы помнили. Может быть, если бы украинцы знали трагедию «Красного» во всех чудовищных подробностях, они не допустили бы в Одессе и Донбассе тех зверств, которые творят новые — уже киевские — фашисты.
Когда советские солдаты вошли в лагерь, ни одного из заключенных в живых не застали. Лишь 250 человек обслуживающего персонала — повара, шоферы, рабочие автомастерских. Татарский батальон ушел с немцами в сторону Севастополя. Но большинство до места, где их намеревались поставить под ружье, не дошли — разбежались. Позже разъехались по всему Советскому Союзу, но их вычисляли, отлавливали и отправляли на скамью подсудимых.
Кроме девяти колодцев, солдаты обнаружили в лагере еще двадцать ям с телами расстрелянных и две площадки для сжигания трупов. Ужасный смрад от разлагающихся человеческих тел разносился по округе на несколько километров. Погибших торжественно перезахоронили только в 1970-е…
А тем временем в Дубки устремились родственники погибших. Поля перед рощей были усыпаны расстрелянными. Точных данных о числе жертв нет до сих пор.
— Только из одного колодца в лагере было извлечено 250 останков, — рассказывает Кобус. — Среди них и дети в возрасте от восьми месяцев до 15 лет. Многие останки были без пулевых отверстий. То есть в колодец их сбросили живыми.
По некоторым оценкам, в период существования лагеря с марта 1942 года по апрель 1944 года в нем было уничтожено более 20 000 человек.
А что же сам совхоз «Красный»? Фашисты сожгли его дотла, а жителей угнали в Германию. Многие возвратились и начали заново отстраивать дома. Двенадцать лет после освобождения Симферополя совхоз зализывал раны. Но в 1955‑м директором назначили бывшего первого заместителя начальника Главного управления милиции Министерства государственной безопасности СССР Владимира Марчика. Он-то и поднял заново птицеводческое хозяйство. При нем в поселке начали строить пятиэтажные дома, административные здания. Незадолго до отставки сюда приезжал и Никита Хрущев. Можно сказать, это была его последняя рабочая поездка.
Процветание совхоза прекратилось после того, как Украина отделилась от России. К 1995 году хозяйство в третий раз объявили банкротом и оно прекратило существование. Будут ли сейчас возрождать бывший флагман птицеводства, неизвестно. Ходят разговоры, что земли совхоза отойдут Симферопольскому аэропорту, который намерен расширяться, приобретать международный статус.
Но это все в будущем — а сейчас власти республики выделили из бюджета 97 млн. рублей на строительство в «Красном» мемориального комплекса в память жертв фашизма. Планируется, что он откроется 9 Мая 2015 года — к 70-летию Великой Победы. Чтобы помнили. Может быть, если бы украинцы знали трагедию «Красного» во всех чудовищных подробностях, они не допустили бы в Одессе и Донбассе тех зверств, которые творят новые — уже киевские — фашисты.
Источник:
Ссылки по теме:
- Порошенко пообещал вернуть Крым Украине
- Яценюк заявил, что Украина находится в состоянии войны с Россией
- Украине предложили продать свои земли Западу
- Отмечать годовщину присоединения Крыма к России будут в течение недели
- Чуркин: появление военных США на Украине может обернуться бедой
Новости партнёров
реклама
.jpg)
Конечно, в один день не управились, понадобилось полтора месяца. Называлось "Операция по разгрузке лагерей". Привозили эшелонами по пятьсот человек. Эшелоны шли со всей страны, где военнопленные содержались в лагерях. Солдаты и офицеры ехали в приподнятом настроении: они были уверены, что их везут, что распустить по домам.
Перед расстрелом снимали золотые кольца, крестики, после чего связывали руки, подводили ко рву и стреляли в затылок. Так они и лежали там, рядами, десятилетия.
Когда я учился в Польше, нас, студентов, раз в год собирали в советском посольстве и инструктировали, что отвечать полякам, если они поднимут тему Катыни. Отвечать надо было так: поляков расстреляли подлые фашисты, а свалили всё на миролюбивый Советский Союз. Главный аргумент бы таким: первое расследование ведь было проведено немцами, во время оккупации. Удивительно, что пять лет назад российский Минюст в своем ответе ЕСПЧ вновь повторило старый аргумент: так как первые списки расстрелянных были составлены немцами, их нельзя приобщать к делу и считать доказательством!
Горбачев в 1990 году передал Ярузельскому часть секретных документов, которые касались расстрела; основную массу документов Валенсе отдал Ельцин в 1992 году. Последняя порция была передана Медведевым в период его президентства. Теперь у поляков есть практически полный комплект: начиная от решений Политбюро с живыми подписями Сталина, Молотова и прочих упырей и кончая отчетами рядовых палачей. Если бы Горбачев с Ельциным не сделал этого, Путин и Лавров сейчас с наглыми ухмылками говорили бы полякам: а вы докажите!
Советские умники пытались включить эпизод Катынского расстрела в Нюрнбергский процесс, для чего даже проделали некоторую работу: представили показания десятков лжесвидетелей и поддельные экспертизы. Надо сказать, эта попытка у них провалилась, всё было слишком грубо подтасовано. Трибунал отверг эти "доказательства". Но советская пропаганда продолжала стоять на своем вплоть до перестройки .
"Бей своих, чтоб чужие боялись"?